Подпишитесь на RSS, чтобы всегда быть в курсе событий.
Важные ссылки
Полезные ссылки
Комментарии
Метки
Котельнич не был фронтовым?
В связи с тем, что в городе планируется возведение памятника-мемориала захороненным в братских могилах и снятым на нашей станции с эшелонов в годы Великой Отечественной войны, мы решили встретиться с очевидцами того времени. И из первых уст узнать, каким образом принимались эти эшелоны, что было далее с умершими людьми.
По подсказке знающих людей первая встреча состоялась с Геннадием Георгиевичем Никишиным. Это известный в 60 — 80-е годы строитель-отделочник, штукатур-маляр не только в городе, но и в знаменитых колхозах «Путь Ленина» и «Искра». Все первые благоустроенные дома по ул. Шмидта, Советской, Луначарского, Кирова возведены с его помощью. Социальная инфраструктура названных колхозов тоже развивалась с его участием. Как признается сам Геннадий Георгиевич, он первым в городе построил собственный дом со всеми удобствами. В то советское время зарабатывал, говорит, в месяц и по тысяче(!) рублей. А это уже верный признак золотых рук.
Много он и повидал на своем веку. Объездил почти весь Советский Союз — от Камчатки до Прибалтики. Знал цену своему труду, не боялся покидать насиженные места. А осел все-таки на родине, на вятской земле. И горд тем, что может показать на это, это, это… Во всем частица его труда. Он участник семипалатинских испытаний — отслужил там три года восемь месяцев. Потому носит звание ветерана подразделений особого риска.
Геннадий Георгиевич только что отметил 77-летие. А военные годы встретил пацаненком. Жил, правда, тогда в Оричевском районе. Но часто бывал в Котельниче, навещал деда в деревне Липатниковы. Помогал ему по хозяйству. А из своей деревни Новожилы ходил в школу в Быстряги через железную дорогу…
Слушаю его рассказ и вспоминаю программное стихотворение Некрасова «Железная дорога». Дорога на Восток, проходящая через нас, так же стонет от людской беды, скорбей, смертей. От непомерного груза, который она взяла на себя в годы страшнейшей войны. А от рассказа очевидца и у человека с крепкими нервами душа съежится.
— Не было дня, чтобы между рельсами не лежали трупы, — вспоминает Геннадий Георгиевич. — Начало войны, страшная неразбериха. В эшелонах беженцы, эвакуированные, раненые… Кто с документами, а кто и без них. В пути умирают. Паровоз останавливается, трупы кладут между рельсами. А здесь ведь тоже мужчин нет — все на фронте, вот школьников да женщин и направляли их отвозить. Порой копали общую могилу, и всех в одной хоронили. Кто это, сколько их?
Путь к деду вел парнишку Гену в Котельниче через старое кладбище. Любопытные глазенки рассматривали деревянные пирамидки-кресты с жестяными табличками — на некоторых было и по пять фамилий. Здесь нашли покой те, чей путь неожиданно прервался в незнакомом для них месте, нашем городе. А родные и близкие многих из захороненных не знают об этом. Так распорядилась злодейка-война.
— Теперь на этом месте гражданские могилы. От тех пирамидок осталась только одна, недалеко от могилы моей первой жены. Видимо, большое дерево помешало выкопать здесь новую могилу, — продолжает разговор Геннадий Георгиевич. И сетует, что зря не сохранили для истории те могилы. Приводит пример, как венгры за такие версты обихаживают могилы их соотечественников, попавших в плен, умерших на работах в лесу и похороненных на кладбище в Пищалье.
Еще попутно вспоминает мой собеседник о том, что в колхозы, созданные в тридцатые годы, вошли и раскулаченные, недовольные Советской властью. И когда началась война, были даже такие роптания, что, мол, слава богу — конец этой власти. Но отрезвила их головы встреча с беженцами. Одна девчушка из Прибалтики рассказывала, как немцы выгнали все население их деревни в лесок, заставили вырыть большую яму. В это время ее, девчушку, мама толкнула за кусты и шепнула: «Беги, дочка». Удалось девочке скрыться. Только немцы ушли из леса — она туда: могила шевелится, слышен стон…
— Эти бывшие раскулаченные тогда сами стали помогать фронту. Вожжи, хомуты, гвозди… Все отправили на передовую. Я Советскую власть и сейчас не дам в обиду, — итожит Геннадий Георгиевич. — Такую ужасную войну выиграли…
И то верно. Ведь население всего Котельнича в то время было, по его словам, всего семь тысяч человек. А если учесть, что все здоровые мужчины ушли на фронт, то какой лавиной обрушилось испытание на наших предков! Сами в голоде, нищете, а еще помогали беженцам, эвакуированным, раненым в госпиталях, хоронили без конца незнакомых людей… Это ж сколько надо было силы каждому, и власти в том числе.
— Да вы поговорите о том времени с Николаем Александровичем Морозовым, он сам вывозил трупы от железной дороги, — предлагает Геннадий Георгиевич.
Я позвонила Николаю Александровичу. Его, участника Парада Победы, полного кавалера орденов Славы, читателям представлять не надо. В разговор он вступил охотно. И вот что я услышала.
— В 1941 — 1942-м, до ухода на фронт, я работал в колхозе «Сенниковский», входящем в Котельничский сельский Совет. Возил с реки бревна к школам, госпиталям. Вывоз умерших с эшелонов, видимо, распределялся по очереди за организациями, колхозами. Один раз направили меня. Запряг лошадь в сани с большой плетеной возовухой, были такие, и поехал. На вокзале ко мне подошла женщина, подвела к сараю. Там лежало около 30 трупов. Примерно пятнадцать вошло ко мне в сани. Вынесла она какую-то бумагу и велела ехать в психобольницу. «Зачем?» — спрашиваю. — «Тебе там все расскажут».
Там вышли двое, проверили бумаги, пересмотрели всех в санях, проверили у покойников карманы. И сказали: «Поезжай на кладбище возле нефтебазы, проедешь тюрьму — и направо». А на кладбище уже ждали трое мужиков, по-моему, заключенные и надзиратель. Вырыта была большая яма. Вот в эту яму все трупы и сбросали. Потом мне один и говорит: «Полезай в яму, укладывай». Мне было тогда 16 лет, понятно, что все это очень неприятно. Отвечаю: «Сейчас, только лошадь разверну». Да и уехал.
Похоже, что какая-то регистрация умерших в эшелонах была. Да разве можно было тогда иметь точные цифры? К примеру, был такой случай. Остановился эшелон, вынесли из вагона два трупа — тут же на вокзале под елочками (посадили их году в 38-м) и прикопали землей…
Еще вспоминается вот какой эпизод. Работали на снегоборьбе на вокзале. Выдали нам хлеб. Подошел эшелон. «Кого везете?» — спрашиваем. — «Детей из Ленинграда». Зашли в вагон — один к одному лежат, худющие, кожа да кости. Весь хлеб им и отдали. А какой страшный запах там стоял — больше с таким не сталкивался.
Весной 42-го, как снег начал сходить, нас бросили на чистку путей. Представляете, это была сплошная канализация, хоть и убирали снег зимой. В вагонах-то туалетов не было. А эшелоны, идущие на Восток, с ранеными, беженцами, эвакуированными часто стояли здесь и по двое суток — пропускали поезда в западном направлении. Все было подчинено фронту. Ужасная была картина.
Где-то в августе 41-го привезли сюда первых раненых — сам видел, как медленно шли машины с ними по мостовой в сторону третьей школы, где был госпиталь. Все учреждения в городе, которые можно использовать более или менее в медицинских целях, были отданы под госпитали. Тысячи человек в них умирали. На нашем кладбище, как на Пискаревском в Ленинграде, были сплошные траншеи, где хоронили умерших…
— Много что можно вспоминать о тех страшных годах, — заключил рассказ Николай Александрович.
…Этой публикацией мы открываем возможность всем очевидцам поделиться своими воспоминаниями о военных годах Котельнича. Ведь, как понимаете, он только буквально не был фронтовым.
Тамара ТОЛСТОБРОВА.
